Анна Невер. Письма в Устюг

  Говорят, что нет одинаковых снежинок, как нет одинаковых людей на свете.

  Нежный ледяной узор индивидуален и хрупок, как душа ребенка.

     Лерка зашла в телевизионную. Кривой многоножкой в два ряда стояли стулья. На них слепым кинескопом глядел телевизор. Все предпочли прогулку просмотру ТВ.

   ‘Самовольно включать, — запрещено’ гласило объявление, приклеенное скотчем к корпусу телевизора. Больно надо. Девочка придвинула стул к стене и забралась на подоконник. Уселась, обхватив руками коленки.

   За окном сыпал снег. Мелкий, бойкий, густой, — он метался в порыве ветра, словно свора белых мотыльков. Прилипал к оцинкованному карнизу, кирпичному забору, прутьям кованых ворот. Приветствуя снежную сыпь, размахивали ветвями орешники — от радости, что не выглядят такими чёрно-скорбящими, как раньше.

   По обледенелому тротуару прохожий вёз на санках елку, — настоящую, живую, связанную пеньковой верёвкой. За ним семенил ребёнок, придерживая варежкой еловую верхушку. Лерка протёрла запотевшее стекло.

   — А-а, вот ты где!

   Девочка оглянулась. В дверях телевизионной улыбался Петёк. Съехавшая на лоб шапка. Пола фланелевой рубашки вылезла из растянутых колгот. С шеи до линолеума свисал шарф.

   — Лерка, давай, с нами в снежки играть?

   — Не хочу…

   Мальчишка не спешил уходить, переступил с ноги на ногу.

   — Лер, одень нас, пожалуйста, — наконец, жалобно протянул он. — А то баб Маша пока закончит, — снег растает.

   Лерка хмыкнула:

   — Малышня.

   В свои восемь она чувствовала себя взрослой.

   — Ладно, пугало. Пошли, — великодушно согласилась Лерка, спрыгивая с подоконника.

   В раздевалке младшей группы царил гам. Неустанно хлопали дверцы шкафчиков. Бабу Машу, — щуплую старушку с щёчками-яблочками, — осаждали малыши. Будто цыплята вокруг квочки, дети пищали, и благо, не залазили на ее седую голову.

   Нянечка облегченно вздохнула, когда увидела Лерку:

   — Мочи нет, этих баламутов собирать. А Наташка куда-то запропастилась.

   Лерка кивнула. Если в два года научилась завязывать шнурки на ботинках, то с малышней тем более справится. Медленно, но верно ноги находили сапожки. Застегивались молнии на куртках. Вязались узлом шарфы под капюшонами.

   — Снег тоже делает Дед Мороз! — заявил Петёк, отдаваясь в Леркины руки. — Он летает на санях по небу и бьёт облака волшебным посохом.

   — Бымс! — Лерка щелкнула по курносому носу мальчишки. — Так?

   Петёк хихикнул.

   — Да нет же! Не по носу. Какая ты непонятная. По облакам! Тогда на землю сыплются снежинки.

   Яночка вынула кулачок из кармана платья и указала на окно, обклеенное бумажными снежинками:

   — Снежи-и.

   — Молодец, Янчик, — похвалила Лерка. — Правильно, снежинки.

   Она всегда знала, что Янка все понимает, только мало говорит.

   — Мама Наташа сказала, что завтра мы будем рисовать открытку дед Морозу, — промямлил Совенок, наблюдая, как Лерка воюет со скользкими пуговицами Петькиного пальто. — Но я не хочу открытку.

   Лерка повернулась. В сумрачном коридоре уже висел почтовый ящик, — на гвоздике слева от доски объявлений. Сбитый из фанеры, белый в голубой горошек. Каждый год ящик вывешивали в начале декабря, и за неделю он наполнялся до верха посланиями ребят деду Морозу.

   Лерка поджала губы. Она тоже рисовала. Три человечка держатся за руки на фоне длинного красного прямоугольника. Воспитательница оказалась в сомнениях. ‘Лерочка, расскажи, что ты нарисовала? Кто это?’. ‘Это я с новыми мамой и папой’. ‘А это что?’. ‘Это забор. Мы уходим отсюда…’.

   — Лер, помоги написать письмо, а? — большие янтарные глаза, за которые мальчишку и прозвали Совёнком, глядели на Лерку, не моргая.

   — И мне. И я!

   — А ты не вертись, — раздраженно одернула Лерка мальчишку. — Вот застегну неправильно, будешь кривой ходить… А письмо лучше бабу Машу попросите написать, — с досадой добавила она.

   — Но ведь ты уже умеешь писать, — заныл Петёк. — А к бабе Маше о-очередь.

   Лерка молчала. Три пары глаз ждали.

   — Ну, хорошо, — сдалась она. — Яна, иди, я тебя одену. Вынь кулачки из карманов…

  ****

   Привычный шум игровой не отвлекал. На истертом паласе валялись куклы, мишки, машинки. У некоторых из них даже был когда-то свой дом. Потом они перестали нравиться своим владельцам. И их принесли сюда.

   Совенок, Петёк и Яночка не играли вместе с ребятами. Нависнув над детским столиком, они следили за тем, как Лерка выводит над линией букву за буквой.

   Точка. Девочка отложила ручку в сторону и откинулась на спинку стула. Третий последний чистовик дописан.

   — Нечего на меня смотреть, как на фею, — сварливо сказала Лерка.

   Ее злило то, что в глазах ребят появилась надежда, какую девочка замечала в дни, когда приходили ‘посетители’. Надежда, но не та, — светлая и несущая умиротворение. А та, что не приносит ничего с собой, кроме терзания. Лерка это знала.

   Она согнула пополам листки.

   — Готово.

   — А конверт? — спросил Совенок.

   — Будет вам конверт.

   Неожиданно в игровую вбежали Славка с Антоном, — братья близнецы, оба крепкие и лопоухие как горшки. И на два года ее старше. ‘Нашли, где в догонялки играть’, — подумала Лерка.

   — Смотри. Мелочь дед Морозу строчит!

   — А ну! — Славка выхватил письма из рук девочки. — Что у нас здесь?

   — Отдай, — угрожающе произнесла Лерка, поднимаясь.

   Славка отскочил на два шага и показал язык.

   — ‘Здравствуй, Дедушка Мороз, спасибо за хороший снег’. Ха-ха! Не. Тоха. Ты послушай: ‘Я научился считать до десяти… Яночке нужны новые тапочки. Научи ее говорить…. Мамочку подари! Дедушка Мороз!’

   Лерка сорвалась с места. Догнать Славку оказалось не так легко, — пришлось лавировать между малышами, столиками и стульями. Только свежая царапина от ее ногтей заставила его бросить листки.

   Славка приложил ладонь к запястью и закричал:

   — Нет никакого деда Мороза! Это все сказки для сопливых детишек. А вы верите!

   Собирая с пола бумагу, Лерка оглянулась. Совенок кусал нижнюю губу. На ресницах блестели росинки. Петёк насупив белёсые брови, карябал на виске болячку в пятне зелёнки. С потерянным видом Яночка разглядывала орнамент паласа.

   Лерка вскинула подбородок:

   — Не слушайте его. Дед Мороз существует!

   — Нет!

   — Да!

   — Сколько ты ему писем написала? Четыре? И что? Тебя так никто и не усыновил.

   Славка засмеялся.

   Лерка сжала кулаки, шагнула:

   — Сейчас полу…

   — Что здесь происходит? — Ирина Александровна твердой походкой направлялась к спорщикам. Жилистая и широкоплечая как пловчиха, в голубом длинном халате. На затылке петушиным гребнем взбит бурачного цвета начёс. За спиной Ирины Александровны, стараясь не отставать, бежала молоденькая воспитательница Наташа.

   — Что происходит, я спрашиваю?

   Славка поник плечами. Антон мгновенно испарился, — юркнул в направлении двери. А Лерка только сейчас обратила внимание, что, не считая их малочисленной компании, все ушли обедать. Взыскательный взгляд серо-зеленых глаз замдиректора ‘по воспитательной’ гвоздил поочередно: то Лерку, то Славку.

   Первым не выдержал мальчишка:

   — Она меня поцарапала!

   Славка продемонстрировал красную полоску на запястье.

   — Валерия, почему ты это сделала?

   Лерка продолжала молчать, скосив глаза на батарею под подоконником.

   — Так, — отчеканила замдиректор. — Два дня никаких вечерних прогулок. Я скажу вашим воспитателям. Вам понятно?

   — Но, Ирин Санна! — взмолился Славка. Сидеть в корпусе, когда на дворе развернется очередная снежковая баталия, мальчишке совсем не хотелось.

   — Оладышкин, не пререкайся. Всем марш на обед. Наташ, отведи малышей в столовую.

    ***

   Наказание, — два дня без прогулок, ни капли не удручало Лерку. Но настроение было испорчено. Девочка отказалась от щей из кислой капусты, поковыряла пюре с котлетой и отнесла поднос с грязной посудой на ‘мойку’. Для малышей начиналось время тихого часа.

   Бабу Машу найти не удалось. Лерка послонялась по корпусу и зашла в актовый зал. Посреди паркетного пола возвышалась кособокая пластмассовая ёлка. Ещё не наряженная, голая, встопорщенная, как мокрая кошка. Под потолком с натянутых лесок свисали цветные фонарики из папье-маше и серебристый ‘дождик’. В углу сминали занавески парты, нагроможденные друг на друга в два яруса. К празднику столы расставят буквой ‘П’. Лерке вдруг вспомнилось, как на прошлой ‘новогодней елке’ ‘липовый’ дед Мороз, — дворник Степан Игнатьевич, — всякий раз, когда намеревался пропустить стаканчик, смешно задирал бороду, — так, что она съезжала набок. В следующие три дня никто не мог найти посох. В конце концов, волшебный атрибут обнаружили в подсобке среди мётел и граблей.

   ‘Настоящий дед Мороз живет в Великом Устюге. Он ни за что бы не бросил свой посох’, — подумала Лерка.

   Тут в дверной проём, бурча под нос, протиснулся он самый, — Степан Игнатьевич, с коробкой в руках. И без тапочек, в шерстяных вязаных носках потопал к ёлке. Следом за ним зашаркала шлёпанцами баба Маша.

   — Здрасте, Степан Игнатьевич! — поздоровалась Лерка и улыбнулась нянечке.

   Дворник кивнул.

   — Сюда, сюда ставь, — указала старушка.

   Коробка опустилась на паркет.

   — Теперь я свободен, Андреевна? — дворник натянул на округлое пузо штаны, хлопнув резинкой. На седых усах Степана Игнатьевича таял снег, постепенно превращаясь в капельки.

   — Да. Ступай, Степа.

   Лерка заглянула в коробку. Игрушки! Ёлочные! Стеклянные шары, шишки, зайцы. Серебристые мотки гирлянд и бус. Украшения горели в коробке, как настоящие сокровища в пиратском сундуке. Девочка оторвалась от зрелища.

   — Баб Маш, нам нужно три конверта, — сказала она, когда дверь за дворником прикрылась.

   — Хорошо, Леронька. Сейчас дождусь ‘отряд наряжателей’ и зайду в кабинет к Ирине Александровне.

   Нянечка помяла карман кофты, проверяя на месте ли ключи.

   — Баб Маш, а кто письма дед Морозу из ящика отвозит на почту?

   Старушка подняла брови домиком:

   — Как же, — она прокашлялась. — За письмами приезжает почтальон.

   — А скоро он приедет?

   — Почтальоны очень занятые люди, Леронька. Приедет поздно, вы к тому времени уже спать будете.

   Лерка качнула головой:

   — Понятно… А можно мне тоже ёлку наряжать?

 ***

   На второй неделе из коридора исчез почтовый ящик. Он был так полон, что из щёлки выглядывали уголки конвертов и открыток. Теперь на его месте торчал в стене ржавый гвоздь.

   Ночью Лерка лежала на одной из восьми кроватей, упираясь босыми ступнями в спинку. И думала, что письма уже на пути в Устюг. Возможно, дед Мороз был очень занят, чтобы прочитать её послания в прошлые годы. Или конверты на почте затерялись. Но, если дед Мороз существует, то малышам он просто обязан помочь.

   Лерка проворочалась два часа без сна и встала.

   Она решила не включать свет и пошлёпала по половику в коридор. Пижамные штаны лишь прикрывали коленки, и по ногам тянуло холодом. Когда Лерка вышла из туалета, то услышала приглушённые голоса, доносящиеся с лестницы, что вела на второй этаж. Девочка нащупала гладкий лак перил. Шаг за шагом, она поднималась по ступеням. Тонкая ломанная полоска света расползлась от верхних ступеней до двери кабинета Ирины Александровны.

   — Каримов хочет шоколадных зайцев. Рюмова — ‘Барби’. Что им дались эти ‘Барби’? Ладно. Впиши пару. Если вложимся в бюджет, закажем. Так, — хруст бумаги. — Оладышкин опять игровую приставку написал… Макаровой нужны тапочки.

   — Что?

   — Тапочки. Макаровой Яне. Записала?

   — Угу.

   — Да, у тебя уже глаза слипаются. Иди спать, Наташа. Завтра закончим.

   — Хорошо, Ирина Александровна.

   Лерка отпрянула от двери. Попятилась и уткнулась лопатками в крашеную стенку.

   Не может быть! Все годы письма не покидали стен детдома.

   Через пару секунд девочка уже бежала по лестнице вниз.

   Лерка нырнула под одеяло с головой. В тишине, с шумом вдыхая воздух, она чувствовала, как содрогается тело от сердечного стука. Мысли одна за другой будоражили сознание.

   Когда предрассветная серость залила комнату, Лерка знала, что делать.

   Она на цыпочках пробралась в спальную младшей группы. У порога на постовом диванчике с присвистом храпела баба Маша. Стараясь не разбудить нянечку, Лерка выудила из кармана её кофты связку ключей.

   Ключ поддался. Щелчок, второй. Лерка поглядела по сторонам, — тишина. Она впервые находилась в ‘директорском кабинете’. Письменный стол с креслом. Окно закрывала прозрачная, похожая на фату, тюль. Шеренги книг на полках. Высокий шкаф-пенал.

   Первым делом, Лерка проверила стопки бумаг. Заглянула в выдвижные ящики стола. Писем не было, — только пустые чистые конверты. Девочка открыла шкаф. На верхней полке белел полиэтиленовый пакет. Дотянуться до него не получилось, и Лерка решила придвинуть кресло. Оно оказалось очень неповоротливым и тяжёлым. Кряхтя, девочка вытолкала кресло из-за стола к шкафу, и залезла на него.

   В пакете лежали письма. Лерка уселась на пол и вывалила содержимое кулька. Конверты, открытки, рисунки легли у ног девочки пёстрой горкой. Большая часть конвертов оказалась вскрыта. Среди них и Яночкино письмо. Лерка отложила его в сторонку. Затем отсортировала от общей массы нераспечатанные письма (хоть что-то можно спасти!), и с облегчением обнаружила в их числе конверты Совёнка и Петьки.

   Лерка убрала пакет обратно в шкаф и достала из ящика стола чистый конверт. Янку она не бросит! Дрожащим почерком, словно его бил ток, Лерка написала адрес назначения, и запечатала письмо. Готово! За окном вовсю светало, когда девочка, прижав к груди стопку писем, летела в раздевалку. Лерка накинула на пижаму куртку, застегнулась на две верхние кнопки; наскоро обула ботинки, запихнув шнурки под язычок.

   Морозный воздух дохнул ей навстречу. Обжёг щёки, вцепился в икры. Лерка подбежала к железным воротам. Окостеневшими пальцами она хваталась за прутья, забираясь все выше. Занесла ногу. Перелезла. Не удержалась, удачно упала. Поднялась. С головы слетел капюшон. Но девочка, не обращая на это внимания, уже неслась по заснеженному тротуару вдоль кирпичного забора. Ближайшее почтовое отделение располагалось в квартале от детского дома.

   Очередная хмурая пятиэтажка осталась за спиной. И впереди показались синие железные двери Почты, — первый этаж дома через дорогу. Лерка выскочила на накатанную поверхность, поскользнулась на чёрном голом льду и упала. Письма взлетели в воздух, подхваченные студёным ветром…

   ***

   Мягкая пушистая варежка погладила ее волосы. Длинная борода защекотала Леркин локоть. Из-под кипельно-белых кустистых бровей на неё ласково, с нежной грустью, глядели глаза.

   — Дедушка, это ты?

   — Что ж ты, милая? Кто так через дорогу переходит? А?

   — Дедушка, а я тебе письма несла. Сейчас…

   Лерка оглянулась в поисках конвертов. Но разглядеть ничего не смогла, — кругом только ослепляющий белый свет.

   — Я их потеряла, — заплакала Лерка. — Дедушка?

   Но старик исчез, словно растворился в сиянии.

   ***

   Кто-то теребил ее за рукав. Дрогнули ресницы, и Лерка увидела над собой перепуганное лицо бабы Маши, обрамленное серым пуховым платком.

   — Леронька, деточка! Да как же это? Сильно ударилась?

   Старушка легонько ощупала ее затылок:

   — Голова кружится? Тошнит?

   Девочка отрицательно покачала головой.

   — Уфф, — выдохнула старушка и тут же нахмурилась. — Ну, Лерка, готовься. Влетит тебе, — кислиц наешься досыта. Хорошо, что я в окно заметила, как ты ворота штурмовала, да сразу за тобой пошла.

   С помощью бабы Маши девочка поднялась на нетвердые ноги.

   — Ай-яй! Раздетая. Голоногая. Безумная девчонка! Кой чёрт тебя понёс, спрашивается?

   Нянечка натянула на голову девочки капюшон, потом принялась застегивать ее куртку.

   Тут Лерка вспомнила.

   — Баб Маш, письма! Нужно собрать.

   Но старушка цепко схватила Леркину ладонь и потянула за собой, — назад в корпус:

   — Ничего не хочу слышать.

   Они побрели, осторожно переступая через гололедицу. Лерка всё оборачивалась. Одно из писем перевернулось пару раз и заскользило по льду, подгоняемое облаком позёмки.

   ***

  Вторую неделю Лерка валялась в постели с высокой температурой. Бронхит не отступал, хотя кашель уже смягчился. За ‘выходку’ она получила серьезный выговор от замдиректора. Но наказания никакого ей не назначили. Ирина Александровна время от времени заглядывала в изолятор к девочке, чтобы справиться о её самочувствии.

   Из-за болезни Лерка пропустила ‘Новогоднюю елку’. Вечером Баба Маша принесла подарочный кулёк со сладостями. Впихнув в себя два мандарина и конфету, Лерка уснула в обнимку с кульком. О том, как прошёл праздник, утром в подробностях поведали ребята. Совенок, Петёк и даже Яночка устроились в ногах Лерки на кровати и болтали без умолку.

   От них девочка узнала, что к игрушкам добавились красивые ‘Барби’ и ‘крутые’ самосвалы. А у Яночки появились новые тапочки, — жёлтенькие, как ‘цыплёнки’.

   Лерка грустно улыбнулась.

   Она не знала, что в этот самый момент в кабинет замдиректора вбежала баба Маша с газетой в руках.

   — Ирин Санна, полюбуйтесь! — запыхавшись, тараторила старушка. — Письма наших баламутов напечатали! Вот, смотрите, — целый разворот!

   А Ирина Александровна удивленно уставилась на аккуратные печатные колонки.

   ***

   Последним забрали Совенка. В конце февраля. Лерка сидела на подоконнике телевизионной и наблюдала, как новые родители усадили мальчика на заднее сидение автомобиля. Хлопнули дверцы. В окошке мелькнули счастливые глаза, и прощально запорхала маленькая ладошка. Лерка подняла в ответ руку.

   Петьку и Яночку опекуны забрали ещё в январе. Нужно было видеть удивленное лицо Славки Оладышкина! Сейчас шло оформление документов на их усыновление.

   Завелся мотор. Лерка прижалась лбом к стеклу, провожая взглядом машину. За окном редкими крупинками сеял последний снег. Спустя минуту, Лерка выбежала на улицу, и поймала снежинку, — кружевную, нарядную.

   Посмотрела в серое небо и улыбнулась:

   — Спасибо…